… Моросил дождь. Серый перрон быстро опустел. Его чистота меня не удивила, я это знала заранее. Никому до меня не было никакого дела, вот это удивило. Спутники по купе вышли часа за три до Гамбурга и совсем некому было мне пожелать удачи и дать ценные советы.
Наконец поезд остановился. Казалось, весь мир должен был знать, что я – чужая, приехавшая из далекой, никому не известной Украины. В кармане у меня номер телефона, по которому я должна звонить, если будут проблемы, и, кажется… они у меня уже возникли. Весь перрон просматривается хорошо…
Я издалека вижу мужчину, который явно идет ко мне. Никого поблизости нет, да и никто так, как я, не нуждается в помощи. Это мог бы быть просто служащий, любезно предложивший свои услуги, но я узнаю лицо Вернера и сразу понимаю, что он именно таким и был до сих пор в моем воображении. Высокий, худощавый и оттого кажущийся сутулым, он шел размашисто, ничуть не сомневаясь, что ждут именно его. «Вы – Ирина?» На каком языке это было сказано? Только свое имя я разобрала отчетливо. Мой слабый английский и никакой немецкий мгновенно вылетели из головы. И я с трудом кивнула в ответ…
Что дальше? Дальше, как полагается во всем мире: он берет мой небольшой чемодан (новенький, между прочим) и жестом приглашает с собой. Позже я пойму, что языковый барьер зачастую выручает, а не препятствует общению. Не надо ничего обсуждать, возражать или соглашаться, нет никакой необходимости выискивать какие-то особо значащие слова. Молчу…
И долго буду еще молчать. Потом появятся первые слова, фразы английского, и – спустя несколько недель – первые немецкие слова. Бедный Вернер, он думал, что я шпарю на английском, как в письмах…
Долго едем в машине. Вернер молчит, он занят дорогой. Я рассматриваю по сторонам. Позже, когда мы множество раз будем проезжать по этим улицам, я ничего не смогу вспомнить. Наверное, это состояние называется шоковым.
За полгода переписки у меня уже сложилось какое-то отношение к этому человеку, чувство понимания. Я в общих чертах представляла его образ жизни. Знала некоторые черты характера, правда те, которые он сам описывал. Там, дома мною были продуманы все действия на любые ситуации. Все было определено: у меня – приглашение в гости, на государственном бланке. На время пребывания в этой стране я обеспечена всеми правами, мои действия и действия других людей по отношению ко мне вполне определенны. В случае, если окажется, что мой визит просто «романтическое знакомство», как было написано в анкете, я не должна огорчаться. Я сумею установить дружеские отношения и при этом побывать не где-нибудь, а в самом цивилизованном государстве Европы. «Таких, как я, тысячи,» — успокаивала я себя и своих близких там, в Киеве.
Так что же происходит со мной сейчас, когда я уже здесь? Рядом со мной человек, написавший мне за полгода пять писем, ни одно из которых не разочаровало меня. Почему я так волнуюсь? Какие чувства испытывает он? Пройдет немало времени, пока он сможет мне объяснить, что испытывал в то время.
Едем… Я знала, что у него свой дом. И когда городские многоэтажки сменились частным сектором, поняла, что уже недалеко. Подъезжаем к воротам. Вернер выходит, открывает. Въезжаем. Нас никто не встречает. Все дальнейшие действия только жестами: сюда, сюда, сюда… И опять все как во всем мире: помыться с дороги, поесть. После душа я немного расслабилась, и уже замечаю обстановку вокруг: стиральная машина, посудомоечная… Первое есть и у моей мамы, правда, издалека напоминающее эту, а вот второе – только по телевизору видела в американских фильмах. Потом начинаю понимать, что это – не телевизор, и я – не голливудская звезда…
Бутерброды и кофе. Все по заранее известному сценарию. Меня не удивляют яркие упаковки, вкуса я не чувствую, глотаю не пережевывая. Замечаю, что теперь уже волнуюсь по-другому. Что делать дальше, что говорить или, вернее, как отвечать на вопросы?
Вдруг замечаю на журнальном столике немецко-русский словарь. Достаю свой, школьный. Вернер наблюдает за мной и теперь уже улыбается во весь рот. До меня доходит его вопрос: говорю ли я по-английски? Это я хорошо разобрала и даже осознаю, на каком языке это сказано. Смущенной улыбкой я выражаю «уровень» своего английского. На лице Вернера недоумение. Это скоро станет понятно: весь мир, оказывается, говорит по-английски. Я много раз слышала это выражение у себя дома, но не понимала всей его глубины…
1998 г.
Н. Трофимова